Азамат Шамбилов: Для расследования пыток в Казахстане нужно создать отдельное ведомство

Ежегодно в Казахстане регистрируется почти 700 заявлений о недозволенных методах дознания и насилия в пенитенциарной системе, однако за последние пять лет за пытки осуждено всего лишь 140 должностных лиц. Эти данные озвучил первый заместитель Генерального прокурора Иоган Меркель По его словам, в 90% случаях пытки используются для получения признательных показаний, в 10% — для подавления личности в исправительных учреждениях, до суда доходит лишь 2% заявлений. Дела о пытках неподконтрольны общественности. Как решить эти проблемы – читайте в эксклюзивном интервью Zakon.kz Регионального директора Международной тюремной реформы (PRI) в Центральной Азии Азамата Шамбилова.

— Азамат Саматович, давайте начнем наш разговор с пыток, это приобретает сейчас большие размеры. Только на днях в СМИ прошли две новости, что в Павлодаре трое сотрудников колонии и трое заключенных подозреваются в пытках 26 (!) осужденных, один из них умер. А в Алматинской области трех полицейских взяли под стражу опять же за пытки. Это только то, что всплыло, а сколько скрытых случаев?! Что происходит?

— Вы правы, пытки и жестокое обращение в местах ограничения и лишения свободы – одна из самых больших проблем в полицейской и пенитенциарной системе, которая по-прежнему остается без решения, и мы серьезно озабочены этим вопросом. Такие вещи происходят практически во всех закрытых учреждениях – в полицейских участках, следственных изоляторах, тюрьмах, психиатрических больницах и даже в закрытых учреждениях для детей, но огласке и суду предаются лишь единицы. По данным КУИС МВД РК, в 2015 году к уголовной ответственности был привлечен только один сотрудник по одному факту, а в 2016-м — 12 сотрудников по четырем фактам. А сколько сотрудников полиции ежегодно привлекаются к ответственности за применение пыток во время следственных мероприятий?

— Специалисты любят оперировать, что пытки есть во всех странах мира.

— Да, но это не может служить оправданием, мы должны с этим бороться. Пытки это не только особо тяжкое преступление. Пытки это еще и уголовные дела достаточно сложные, потому что пытки обычно совершаются без свидетелей, и совершаются не с целью убить человека, а чтобы подавить его волю, наказать, запугать и принудить дать признательные показания.

Комитет ООН против пыток неоднократно выказывал нашему государству о необходимости создания эффективного независимого механизма или органа по расследованию и документированию преступлений, связанных с пытками и жестоким обращением, но мы, к сожалению, ничего такого так и не создали. Правда, несколько лет назад наше государство объявило нулевую нетерпимость к пыткам, но принципиального изменения ситуации с пытками, как и ситуации с расследованием, мы не наблюдаем.

— И даже не помогает то, что пытки у нас признаны официально, регулируется законодательно? В 2000 году в Уголовном кодексе закрепилась статья «Пытки», а в новом УК от 2015 года пыткам посвящена целая статья — статья 146.

— Вы об этом скажите сотрудникам пенитенциарной системы и правоохранительных органов. В 2015 году Генеральным прокурором была утверждена инструкция по надзору за законностью дознания в стадии уголовного процесса, в которой было отведено место заявлениям на пытки и жестокое обращение, но о принятии мер безопасности к тем, кто об этом заявляет, не говорится ни слова. Насколько эффективна данная инструкция и насколько она влияет на правоприменительную практику, достаточно посмотреть, сколько было заявлений на пытки и жестокое обращение, и сколько дел было доведено до суда с указанием конкретных виновных. Вот смотрите.

В 2015 году по фактам пыток были возбуждены 640 уголовных дел. За неподтвержденностью в ходе расследования, до суда дошло только 13 дел. За 6 месяцев 2016 года зарегистрированы 350 дел, а в суд передано только четыре. Получается, заключенные жалуются на пытки и жестокое обращение, но их никто не слышит. В целом в 2016 году в Казахстане были зарегистрированы 1460 правонарушений, связанных с пытками, в том числе в отношении женщин — 52, несовершеннолетних – 3. И только по 63 правонарушениям уголовные дела окончены производством.

Недавно первый заместитель Генерального прокурора Иоган Меркель сказал, что в 90% случаях пытки используются для получения признательных показаний, в 10% — для подавления личности в исправительных учреждениях. Также он заявил, что ежегодно в Казахстане регистрируется почти 700 заявлений о недозволенных методах дознания и насилия в пенитенциарной системе, однако за последние пять лет за пытки осуждено всего лишь 140 должностных лиц. Меркель отметил, что необходимо установить, чтобы заявления о пытках были для МВД приоритетными наравне с другими тяжкими преступлениями — убийствами, изнасилованиями и так далее и что для реабилитации жертв пыток надо изменить законодательство Казахстана, чтобы наши суды могли сами рассматривать такие жалобы по аналогии с процедурами ООН. Мы полностью разделяем позицию г-на Меркеля.

— Значит, НПМ — институт национального превентивного механизма, который был создан в Казахстане несколько лет назад именно для предупреждения пыток, не сработал?

— Я бы не стал так категорично ставить вопрос. НПМ работает, выявляет факты пыток, за четыре года существования сделал где-то 1500 посещений в закрытые учреждения. Конечно, институт молодой и будет со временем развиваться, но сегодня мы озабочены тем, что государственные органы не полностью выполняют его рекомендации, в частности, игнорирует рекомендации по предотвращению пыток и жестокого, бесчеловечного обращения.

Бывает, администрации закрытых учреждений препятствуют в посещении региональных групп НПМ, искусственно затягивая бюрократические процедуры, что дает возможность скрыть жертв пыток или факты, унижающее достоинство человека. Об эффективном расследовании пыток и говорить не приходится, во многих случаях они квалифицируются как повышение должностных обязанностей, когда должны быть приняты как пыточные дела. Комитет ООН Против пыток не зря рекомендовал Казахстану расширить независимость НПМ, ведь этот институт считается общественным контролем над закрытыми учреждениями. На наш взгляд, есть острая необходимость в расширении мандата НПМ на детские дома, военные казармы, где есть факты жестокого и унижающее человеческое достоинство обращения.

— Почему казахстанским осужденным невозможно подать жалобы? Что мешает?

— Потому что нет безопасного канала подачи жалобы. Все жалобы регистрируются в спецотделе, то есть проходят через сотрудников учреждения, поэтому человек не может пожаловаться на действия администрации или персонала. В противном случае они сразу узнают об этом и ему не поздоровится. То есть те лица, которые подают жалобу, остаются среди тех, на кого жалуются, кто их пытал, поэтому даже если и подадут жалобу, то в последующем отказываются от нее, боятся. И уголовные дела, возбужденные по заявлению, прекращаются на основании того, что жертва отказалась от своей жалобы.

Для решения этой проблемы необходимо создать безопасную систему подачи жалоб для лиц, содержащихся в ИВС, СИЗО и колониях, и обеспечить безопасность жертвы в самом закрытом учреждении.

— А через адвокатов почему не жалуются?

— Здесь тоже существуют проблемы, адвокаты просто так к осужденному не попадут, если они не являются клиентами. Надо, чтобы осужденный написал заявление на встречу с адвокатом. Но даже если и напишет, и эту встречу разрешат, то в учреждениях нет условий для конфиденциальности беседы. В следственных изоляторах так вообще установлены видеокамеры. Конечно, для профилактики пыток оно и не плохо, но как быть адвокату, который сидит и беседует со своим клиентом в кабинете и тут же видит камеру с установленным микрофоном. Раньше адвокаты входили в состав общественных наблюдательных комиссий (ОНК), но потом их исключили. А зря. В итоге гражданский контроль потерял опытных, высококвалифицированных профессионалов, много лет работающих в этой сфере и оказывающих правовую помощь.

Так вот, как рассказывают сведущие адвокаты, на практике происходит так. Человека задерживают, трамбуют, он дает признательные показания и это снимают на видео. Потом они эту видеозапись отправляют на экспертизу и судебные эксперты, не видя этого человека, дают заключение, что это свободный рассказ, добровольный, желание сотрудничать со следствием, и что сильного психологического воздействия они не усматривают.

— Как можно заочно давать такие заключения?

— У нас дают и, более того, суды их рассматривают.

— Вы сказали, что в прошлом году за шесть месяцев было зарегистрировано 350 дел по пыткам, из них до суда доведено только четыре. Почему такой мизер, почему другие дела о пытках не стали предметом судебных разбирательств?

— Причина — в неэффективности расследований пыток, о чем говорил г-н Меркель. По его информации, до суда доходит лишь 2% заявлений. Пришло время, чтобы осознать, что нам нужно создавать какое-нибудь отдельное агентство, ведомство, которое бы занималось расследованием дел о пытках, как это существует в некоторых странах мира. Мы уже пробовали разные варианты, когда и МВД, и антикоррупционная служба, и Генпрокуратура расследовали дела, связанные с пытками, но мы так и не добились, чтобы человек, ставший жертвой пыток, решал бы свои вопросы цивилизованно, через суд.

Хотелось бы сказать и о специальных кабинетах для допросов. Их у нас нет, и допросы проводятся где угодно, что опять же увеличивает риск применения пыток для выбивания признательных показаний. Учитывая это, Генеральная прокуратура предлагает оснастить здания правоохранительных органов прозрачными стеклянными кабинетами для допросов, оборудовать их видеонаблюдением и системой тревожной кнопки. Но нам мало верится, что пыток тогда станет меньше. Где гарантия, что человека не станут пытать в подвальном помещении или на верхних этажах? Тем более, сегодня материально-техническое состояние РОВД очень плачевное, нет элементарных офисных условий.

Кроме того, предлагается увеличить число внезапных прокурорских посещений колоний. Сторонники этой идеи считают, что видеонаблюдение в учреждениях не должно оставить «слепых зон», а серверы и мониторы надо вынести за пределы колоний. До сегодняшнего дня прокуроры посещали учреждения, когда хотели, а что сейчас изменится? Не сработает ли человеческий фактор, когда можно договориться или, например, отключить камеру?!

— Почему в казахстанских тюрьмах за нарушение внутреннего распорядка могут наказывать дубинками, спецсредствами, увеличивать сроки отбывания? Что об этом говорит международная практика?

— Действительно, фактически за малейшую провинность, за малейшее нарушение правил внутреннего распорядка осужденного наказывают вплоть до применения к нему физической силы и спецсредств. Об этом говорит практика дисциплинарных наказаний, так называемая внутрилагерная раскрутка. На человека налагается одно взыскание, второе, третье, причем буквально за какие-то мелочи. Выбросил окурок мимо урны, а ему туда еще 33 греха добавили и вот он уже признан злостным нарушителем. А это влечет привлечение его к уголовной ответственности за злостное неповиновение, то есть дополнительный срок. Он может стать жертвой, даже если и не совершал ничего предосудительного. Просто скажут, что это он бросил окурок и всё. А он не бросал, но его заставят написать объяснительную, сотрудники еще свидетеля найдут из числа осужденных, которые якобы видели, что он махал руками, нецензурно выражался, хотя он не делал этого. И ему за это дадут дополнительный срок. То есть мы видим несоразмерность наказания совершенному деянию и это тоже большая проблема. Такие лица не могут быть освобождены по амнистии.

Возникает вопрос, почему у нас такие жесткие дисциплинарные меры, которые превращают осужденных в «злостных» нарушителей порядка? Почему нет прозрачного механизма оценки поведения и дисциплинарных нарушений, независимой комиссии? Нынешние дисциплинарные меры – рудимент ГУЛАГ. В Нидерландах, Великобритании, Норвегии, Латвии, Эстонии не наказывают осужденных за выброшенный окурок или ненадлежащий вид, эти вопросы они решают путем индивидуальных бесед, которые проводит социальный работник или психолог тюрьмы.

— Кто виноват в наших бедах?

— Виновато отсутствие механизма обеспечения безопасности осужденного. Вся эта карусель – заявления о пытках, наказание, применение спецсредств неподконтрольны общественности, ибо к проведению этих проверок, расследований представители гражданского общества не привлекаются. Поэтому должно быть право внезапного контроля, внезапного посещения осужденных адвокатами и общественным контролем, как это делается в той же Великобритании. Там каждый представитель общественного контроля может зайти в учреждения, которые он имеет право посещать, в любое время дня и ночи и проверить ситуацию. У нас такого нет, у нас осужденный беззащитен, на него могут написать и сами сидельцы, сотрудничающие с администрацией. Говоря русским языком, доносчики. И на основании этих доносов составляются рапорта, и любое действие квалифицируется как нарушение. Это признает и Генпрокуратура. Как заявил Иоган Меркель, «нередко в пытках заключенных участвуют другие осужденные, так называемые добровольные помощники администрации из секции правопорядка». Он предлагает запретить участие осужденных в воспитательной работе, а также ходьбу маршем и занятия по строевой подготовке, как того требуем мы, правозащитники.

— В учреждениях есть дисциплинарные комиссии, почему туда не обращаются с жалобами?

— А вы знаете, как работают эти дисциплинарные комиссии? Они существуют формально, фактически не работают. По международным стандартам должно быть так: государство создает дисциплинарные комиссии, где заключенный, которого привлекают к дисциплинарной ответственности, должен присутствовать и доказывать свою невиновность. То есть он должен иметь возможность оправдаться. У нас такой возможности нет. Доносчик, рапорт сотрудника — и всё, ты нарушитель, а то и злостный нарушитель. Между тем, во многих странах ОЭСР такие вопросы решаются с участием суда.

— Сейчас в Казахстане завершается последняя стадия амнистии, объявленной в честь 25-летия Независимости. Более ста осужденным в амнистии отказано. По каким причинам?

— Как указывается в официальных новостях, одна из основных причин этого — неполное возмещение ущерба, причиненного преступлением. Но мы видим и другую причину: амнистии не подлежат и те лица, которые получили дополнительный срок за неповиновение, точнее, нарушение правопорядка в местах лишения свободы, либо совершение уголовного преступления. В этом году по амнистии освобождаются 1800 человек, и среди них нет ни одного осужденного, который получил дополнительный срок за нарушение правопорядка в учреждении.

И вообще на сегодня нет четкого, прозрачного механизма реализации амнистии. Почему в комиссиях по амнистии не участвуют представители гражданского общества, не проводится психосоциальная оценка осужденного? Как сотрудники учреждений составляют списки лиц, подпадающих под амнистию, никого ли не забывают? Почему мы не предоставляем возможность лицам с непогашенными исковыми долгами выйти на свободу, заработать и покрыть долги? А ведь многие из них — женщины.

Между тем, ни в одной европейской стране, ни в одной развитой стране не применяется наказание в виде увеличения срока за нарушения внутреннего распорядка, например, за брошенный окурок и так далее. И тем более в таких случаях не применяют усмирение, а у нас применяют, хотя усмирение в местах лишения свободы может применяться только к психически больным людям, которые не могут управлять своим состоянием и могут совершить суицид.

По международным стандартам, за мелкие нарушения дисциплины в тюрьмах, человеку должно быть вынесено определенное взыскание. Допустим, он грубо обращается с сотрудниками, применяет физическую силу, то в таких случаях ему запрещают три раза встречаться с семьей. Это более человечные виды наказания, они направлены на исправление, а не на удлинение срока. Если мы, к примеру, отправляем человека в тюрьму на 7 лет, почему он должен выходить только через 12 лет? Из-за того, что нарушал дисциплину? Это не гуманно.

— Интересно вы рассуждаете, человек должен отвечать за нарушение правопорядка…

— Не спорю, должен, но дело в том, что у нас нет механизма оценки нарушения правопорядка в местах лишения свободы, понимаете? Я же уже говорил об этом. Кто оценивает этот правопорядок и как? Общественный контроль? Или адвокаты, юристы, или судья? Или это учреждение решает? В международной практике есть целый механизм, есть инструкции, позволяющие оценивать опасность осужденного, степень серьезности правонарушения с его стороны, представляет ли оно угрозу для сотрудников, других осужденных и для общества в целом. Внутренние инструкции КУИС не полностью соответствуют Минимальным стандартным правилам ООН по обращению с заключенными, большинство внутренних приказов КУИС изжили себя и не могут отвечать современным требованиям тюремных служб.

Но самое главное, тюремная администрация не вправе ни законодательно, ни практически увеличивать сроки людей, которые находятся в местах лишения свободы. Кстати, Казахстан является одной из стран, где отбывание наказания достаточно длительное, в среднем около восьми лет. В европейских странах отбывают наказание от двух до пяти лет. Есть разница? А несовершеннолетние в европейских странах отбывают до двух лет, у нас же до 12 и даже до 20 лет и из детской колонии уходят во взрослую.